КЛАВДИЯ
На улице уже темнело, начинал накрапывать дождик, палая листва плыла по канаве, как порванное на тысячу мелких кусочков письмо, в котором женщина изливала душу. Прикосновения капель к осенним листьям создавали иллюзию игры на фортепиано, словно великий маэстро Ференц Лист сам исполнял увертюру «Грезы любви».
Клавдия Михайловна, как всегда, задерживалась на работе. Кукольный театр уже десять лет был её вторым домом. Будучи директором и художественным руководителем, а частенько и актрисой, Клавдия Михайловна честно и с любовью служила театру.
Вечерами, когда представления уже заканчивались и куклы укладывались на ночлег в мастерской Ермалаича, она заходила и вполголоса пела им колыбельную. Потом шла к себе в кабинет и погружалась в свои мечты.
Ей было чуть более сорока, после института вышла замуж, через год развелась. Замужняя жизнь оставила настолько неприятный осадок на сердце, что она решила заняться карьерой. Да и так сложилась жизнь, что на пути не встречались настоящие джентльмены. Жила она одна, родителей похоронила ещё когда училась в институте.
Расположившись у открытого окна с чашкой горячего чая из таёжных трав, она погружалась в грёзы. Мечтала, что когда-нибудь министерство выделит деньги, и она сможет отремонтировать зал, привести в порядок сцену, закупить новых кукол, да и «пожилых» привести в порядок, ведь расстаться с ними она бы не смогла.
Она грезила, что театр пригласят на гастроли в Париж, их труппа получит хорошие отзывы в прессе, страна будет гордиться театром. Мечтала о том, как она вечерами будет гулять по уютным улочкам возле Монмартра, прогуливаться вдоль набережной Сены, пить крепкий кофе с круассанами в кафе с видом на Эйфелеву башню.
Иногда в эти грёзы врывалась грусть одиночества, словно вихрь, налетала, будоражила душу и растворялась в небытии, оставляя на сердце печальный осадок.
Частенько заглядывал к ней Ермалаич, и они вместе думали, как сделать театр лучше, красивее и удобнее для детей. Ермалаич – пенсионер, служил в театре мастером по ремонту кукол и одновременно актёром, был предан своему делу и помогал Клавдии Михайловне в любых её начинаниях.
Как-то утром в кабинет постучался Ерамалаич.
– Клавдия Михайловна, к нам новый актёр на работу пришёл устраиваться, министерство наконец-то услышало наши молитвы.
– Зови! – произнесла худрук, немного взволновавшись.
– Кузин Константин Аркадьевич, – представился мужчина, на вид которому было лет сорок пять.
– Прошу, присаживайтесь! – указав рукой на стул возле стола, сказала Клавдия Михайловна.
Их взгляды встретились, что-то щёлкнуло в душе Клавдии Михайловны, дрожь пробежала по всему телу. Где-то в глубине, в недрах души, вспыхнул огонёк.
Надо сказать, Константин был хорош собой, высок, худощав, с небольшой бородкой, которая не портила его, а придавало некий шарм.
Через несколько месяцев, театру выделили деньги на ремонт и на обновление реквизита. Жизнь забурлила, закрутились, гастроли по стране, ближнему зарубежью…
Ну а самое главное – Клавдия Михайловна расцвела. Константин Аркадьевич каждый день преподносил ей букет цветов, причём таких, что в половину актёрской зарплаты точно. Он приглашал её в рестораны, на концерты известных исполнителей, на творческие вечера знаменитых актёров.
В начале она собиралась его спросить: откуда такие средства у актёра? Но всё закрутилось: толи любовь, толи влюбленность. Она сама ещё не сознавала. Во всяком случае Клавдия Михайловна была благодарна ему за те часы и минуты, проведённые с ним вместе.
А вскоре случилось невероятное.
– Клавдия Михайловна, Клавдия Михайловна! – кричал ещё из коридора Ермалаич. – Наш театр едет в Париж.
Клавдия Михайловна вскочила со стула и бросилась к двери.
– Ермалаич, спокойней! Откуда такие вести?
– Константин Аркадьевич только что позвонил. Сказал, на сборы два дня.
– Константин Аркадьевич? Странно, чего же он мне не позвонил? – проронила она вслух задумавшись.
Её мечта свершилась: Париж! Представление в течение десяти дней, в одном из лучших кукольных театров Франции.
Монмартр, уютные улочки вечернего Парижа, набережная Сены, прогулки с любимым человеком.
По возвращении домой – звонки, поздравления с удачным выступлением.
На третий день после приезда Ермалаич, постучался к Клавдии Михайловне, как обычно, вечером выпить пару чашек таёжного чая.
– Клавдия Михайловна, можно?
– Ермалаич, мы сейчас уезжаем с Константином, ну ты же всё и так знаешь, что тебе объяснять?
Мастер опустил глаза, чуть хмурым стало его лицо.
– Дочка, выгляни в окно.
Клавдия, не совсем поняв о чём речь, спокойно встала, подошла окну, привстав на цыпочки и облокотившись на подоконник, выглянула.
У театра стоял мерседес Кузина, рядом с машиной крутилась молодая девушка лет двадцати. Когда Константин вышел из театра она бросилась ему на шею, он обнял её, и поцеловал.
– Это ещё не всё, дочка.
Ермалаич, держал в руках газеты.
– Посмотри!
Клавдия Михайловна настороженно взяла газеты, открыла, начала листать. Во всех на первых страницах была статья об успешном выступлении театра кукол. Но самое главное везде указывалось, что эти события стали возможны только благодаря менеджерской хватки Кузина К.А.
Упоминаний о ней или о труппе, или о проделанной художественной работе нет. Ни слова.
Раздался звонок.
– Да, слушаю!
– Клавдия Михайловна, вам завтра утром к 8-00 надо явиться на приём к министру, – сухо протараторила секретарь.
Утром следующего дня, Клавдия Михайловна стала безработной. Конечно, ей предложили место зама Кузина, но она отказалась.
Мир для Клавдии рухнул в одночасье. Самое страшное, что нельзя эту сцену переиграть, или, вообще, вычеркнуть из сценария. Её придётся пережить, прочувствовать всеми клеточками организма, ощутить всю боль. Она ведь не кукла.
Прощаясь с театром, она зашла в мастерскую к Ермалаичу поблагодарить за поддержку, ну и, конечно, попрощаться с куклами. Она подходила к каждому стеллажу, брала в руки кукол, гладила их, целовала, даже что-то шептала на ушко.
Когда Клавдия закончила обход, к ней подошёл Ермалаич.
– Держи, дочка, на память Чиполино, я его только закончил реставрировать. Знаю, ты очень любишь эту куклу.
На глазах Клавдии появились слёзы. Она взяла Чиполлино в руки, прижала к сердцу, кивком поблагодарила Ермалаича и выскочила из мастерской.
Она проплакала всю ночь. Ей предстояло начать жизнь сначала.
Клавдия устроилась в частную компанию аниматором, развлекать детишек. Боль со временем стала притупляться. В ней ещё боролись противоречия: с одной стороны предательство Костика, а с другой, именно Костик осуществил её мечту. Иногда ей хотелось кричать, кричать от отчаяния, от безысходности. Она опять была одинока. «В чём я провинилась перед вселенной, перед Богом, что я сделала не так?!» – кружило в голове Клавдии.
Как-то на остановке Клавдия встретила Ермалаича, поплакалась в жилетку старику.
– Дочка, ты надень платье, подкрась чуть губки, про улыбочку не забудь, она у тебя обворожительная, это я тебе как мастер говорю. Сходи в кино, на концерт, в театр, в общем, хвост трубой держи, – улыбаясь и обнимая Клавдию по-отцовски, сказал Ермалаич.
Клавдия засмеялась.
– Ну вот видишь, так –то будет лучше. Ты скажи, как там Чиполлино поживает?
– Мы вместе плачем и смеёмся, – не много с грустью ответила Клава.
Подошла маршрутка Ермалаича, они расстались.
Расстались, но ненадолго. Буквально через пару дней Клавдии позвонили из министерства культуры и пригласили зайти к министру.
Утром, собравшись с учётом замечаний Ермалаича, она выдвинулась на аудиенцию к министру. Впервые за лет двадцать она надела платье. Волнение зашкаливало, будто на экзамен в школу идёт.
Появившись в приёмной, Клава назвала свою фамилию, секретарь тут же доложила министру.
– Сергей Иванович, Тверская пришла, ждёт в приёмной.
Он вышел ей на встречу с букетом алых роз.
– Серёжа, – чуть в замешательстве проронила Клавдия.
– Да, Клава, собственной персоной, – Сергей Иванович, вручил Клаве цветы и поцеловал в щёчку.
Она вошла в кабинет министра, там на стульчике за столом сидел Ермалаич, она ему кивнула и улыбнулась.
– Серёжа, как ты здесь оказался, ты вроде бы в Питер уехал, там карьеру делал.
– Так и есть, ты после института здесь решила остаться, а я туда рванул, счастья искать.
– Ну и как нашёл? – спросила Клава.
– Нет, вот видишь вернулся за тобой, вернее к тебе, – улыбаясь сказал Сергей.
Клава, опустила глаза, заулыбалась, бросила взгляд на Ермалаича. Тот улыбнулся и одобрительно прищурил правый глаз.
С Серёжей у них в институте был небольшой роман, но распределение внесло свои коррективы, и им пришлось расстаться. Молоды были, каждый думал о своей карьере.
– Тут заваруха у вас, министра сняли, он под следствием, директора театра Кузина арестовали за растраты, выявили целую схему, которая действовала почти полтора года. Ну да, с того момента как тебя уволили, им нужны были везде свои люди. Да, в общем, это не так важно сейчас, – он подошёл к столу и взял лист А-4.
– Тверская Клавдия Михайловна с завтрашнего дня назначена директором и художественным руководителем театра кукол! – торжественно и с вдохновением, зачитал приказ министр. – Знаешь, я в городе третий день, и случайно встретил вчера Ермалаевича в театре, он мне всё рассказал и телефон твой дал. Его-то я знаю давно, ещё наши отцы дружили.
На следующий день Клавдия Михайловна пришла в театр, открыла двери, вошла в фойе. Вся труппа дружно приветствовала её аплодисментами. Она сияла!
– Ермалаевич, идём в мастерскую – крикнула она, после того как поблагодарила всех за встречу.
– Конечно, идём.
– Чиполлино, вот ты и вернулся домой, к своим. Прости, что мы тебя разлучали, – в полголоса сказала Клава, и положила куклу на её прежнее место.
И было ощущение, будто все куклы поднялись со своих стеллажей, запрыгали, зашумели, от радости встречи со старым другом, от встречи с Клавой, закружили хоровод. Теперь она опять будет им петь по вечерам колыбельную.
Вечером, как в былые времена, она стояла возле распахнутого окна.
На улице уже темнело, начинал накрапывать дождик, палая листва плыла по канаве, как порванная на тысячу мелких кусочков письмо, в котором женщина изливала душу. Прикосновения капель к осенним листьям, создавали иллюзию игры на фортепьяно, словно великий маэстро Ференц Лист, сам исполнял увертюру «Грезы любви».