Ваня сидел на табурете аккурат под голой лампочкой, змеиной головой свисающей с витого хвоста-провода. Свет лёг на пол идеально ровным кругляшом, словно охраняя мальчика со всех сторон от того, что может таиться в темноте. Так же защищался каждую ночь от Вия Хома Брут, обводя себя мелом. Только вот ему это мало помогло.
И Ваня, не шибко надеясь на свет, неотрывно смотрел в дальний угол, который был темнее прочих. Старался мигать пореже, чтобы не пропустить бросок невидимого чудовища.
А оно точно было там; Ваня ни капельки в том не сомневался. Потому что отчётливо видел клубящуюся тень с чёрными щупальцами-отростками, пробующими на прочность «защитный» круг. Слышал приглушённые ритмичные вздохи и всхлипы, поскрипывания и поскрёбывания. «Хы-ы, хы-ы, шить, шить».
Ваня крепче прижал к груди любимую игрушку — одноухого плюшевого зайца. Тот тоже боялся темноты.
— Ничего, потерпи. Совсем немного осталось, — прошептал Ваня и продолжил уже про себя: «Восемьсот пятьдесят, восемьсот пятьдесят один, восемьсот пятьдесят... э-э-э... два, восемьсот пятьдесят три...»
Всякий раз, когда к маме приходил дядь Женя и они уединялись на кухне, она отправляла Ваню сначала в комнату, разрешая поиграть в приставку. А потом ненадолго сюда, в кладовку. Ване исполнилось только семь лет зимой, но он был удивительным мальчиком, как говорила воспиталка в детсаду, и уже считал до «скольки угодно».
Нужно было досчитать до тысячи, чтобы дверь открылась. До того мама строго-настрого запрещала Ване покидать чулан.
«Девятьсот тринадцать, девятьсот четырнадцать, девятьсот...»
Прямо перед Ваниными глазами, смешно семеня в воздухе лапками, возник паук. Покачался, как заправский воздушный гимнаст, подумал о чём-то своём паучьем и исчез из поля зрения. Ваня проводил его глазами до потолка, позабыв о счёте.
И подпрыгнул на стуле. За стеной что-то грохнуло, послышались крики, ругань, потом всё стихло.
Ваня вжался в табуретку и несмело взглянул в угол, где хоронилось чудовище. Но нет, всё в порядке. Дурацкий паук! И от монстра отвлёк, и со счёта сбил. Придётся заново начинать.
«Раз, два, три, четыре...»
На этот раз Ваня добросовестно отсчитал положенную тысячу. Только вот дверь, как обычно, не распахнулась, не выпустила в обычный мир — без оживших теней и монстров.
Не отворилась она и на пятую тысячу, и на десятую. Только, когда Ваня, одуревший от жажды, голода и желания уснуть, начал считать в шестнадцатый раз, в спасительный проём ворвался свежий воздух и чужие, но тёплые голоса. Чьи-то сильные руки подхватили Ваню. И он чуть не растёкся по рубашке незнакомого мужчины, словно разом вынули из него все косточки.
Ваня бросил последний взгляд в дальний угол и улыбнулся. Теперь то он знал, что тень вовсе не чудовище. Тень — его друг.
***
Детский дом встретил Ваню запахами хлорки и подгоревшей гречки, ядовито-зелёными стенами с отбитыми, будто обгрызанными углами и вездесущим жужжанием голосов. А ещё толстой неприятной тёткой с редкими, но хорошо заметными волосиками над верхней губой и тёмно-фиолетовой бородавкой, горящей, как звезда во лбу. «Фрекен Бок, домомучительница», — вспомнил Ваня героиню книжки, которую на ночь читала мама.
— Кто-о-о-о тут у нас? — протянула тётка и нависла тушей над Ваней.
Ваня не хотел смотреть тётке в глаза, поэтому уткнул взгляд в то место, где многоступенчатый подбородок перетекал в необъятных размеров грудь.
— Чего ж ты, Ваня, не отвечаешь? — тараторила тётка. — Молчун, значит? Молчунов у нас тут не любят. Ну, ничего, и не таких перевоспитывали... А это что за гадость?
Тётка углядела грязного зайца, которого крепко прижимал к себя Ваня.
— Ну-к, отдай-ка пакость эту! У нас хороших игрушек, слава богу и мэру, полно.
Пальцы-сосиски ухватились за игрушку и потянули. Ваня машинально подался всем телом назад и вырвал зайца из хищных тёткиных лап.
Директрисса (а это была именно она) на миг опешила с такой наглости, чем Ваня и воспользовался. Юркнул в приоткрытую дверь и прошмыгнул мимо каморки охранника во двор. Только вот куда дальше? Убегать из детского дома Ваня не хотел, да и некуда. Но любимого зайца — подарок мамы — в обиду давать не собирался.
Благо, у дальнего конца забора он заметил деревянный домик, почти целиком скрытый под покрывалом из плюща. Ваня стремглав кинулся туда, забрался внутрь и затаился.
Сквозь щели между досками Ваня наблюдал за высыпавшими наружу взрослыми. Они растерянно оглядывались вокруг. Но директрисса быстро взяла себя и ситуацию в руки, прокричала что-то, и все разбежались по территории.
Надо было спешить. Ваня осмотрелся. Старый хлам кругом: стулья-инвалиды без спинок, сидений или ножек, остов железной кровати, лопата со сломанным черенком, кипы старых газет и журналов, какие-то тряпки, сваленные кучей.
Ваня чихнул от поднятой в воздух пыли, прикрыв рот ладошкой. Подбежал к подёрнутому трещинами зеркалу и сунул зайца в проём между ним и стеной. Собрался было выйти и сдаться, как вдруг заметил в зеркале промельк.
Даже не мурашки, а древесные муравьи-гиганты побежали по Ваниной спине. Он медленно обернулся, ожидая увидеть невесть какого монстра — может, бешеного пса с кровавой пеной из пасти или клоуна Пеннивайза с шариками, — и... улыбнулся.
Выходит, друг, единственный настоящий его друг, не бросил, не предал, как остальные, как мама.
Из-под завалов медленно выпростались чёрные щупальца и потянулись к мальчику. Но тут снаружи раздались приближающиеся голоса, и Ваня поспешил прочь из убежища. Никто не должен раскрыть его тайну.
Так в первый же день жизни в детском доме Ване досталось. Долго попа болела, долго «десерт» — чёрствое печенье или булочки «без ничего» — обходил его желудок стороной. Зато никто не нашёл зайца. И никто не узнал о тени.
***
Друзьями в человеческом обличьи Ваня так и не обзавёлся. Ни хулиганская шайка, ни лузерский кружок не приняли странного молчаливого мальчика. Первые при любом удобном случае шпыняли Ваню, другие — сторонились, не принимая в общие игры. Хотя игры их, как казалось Ване, были намного странее его самого.
Взрослые — воспитатели, преподаватели, даже повара со сторожами — предпочитали вообще не замечать Ваню. Смотрели на него, а видели лишь пустое место. Впрочем, роль призрака Ваню целиком и полностью устраивала.
Отдушиной для него стали редкие, но такие волнительные и долгожданные побеги в деревянный домик. Домик, где жила тень. Только с ней он чувствовал, что жив, что дышит, что не превратился в привидение, которое никто видеть не может и не хочет.
***
В один из солнечных майских дней воспитанников детдома, как всегда в хорошую погоду, выгнали, словно стадо ягнят, пастись на игровую площадку. Дети облепили нехитрые снаряды: кто песочницу, в которой постоянно находили кошачьи какашки, кто турник, который натужно скрипел, грозя обрушить перекладину на чью-нибудь дурную голову.
Ваня держался подальше от остальных, не привлекали его ущербные качели и располовиненный язык горки. Он возился у забора, ковырялся в сорняках, выискивая букашек, и искоса поглядывал на воспитателя, уткнувшегося в телефон. Как только выдастся удачный момент, решил Ванька, сбегу к другу в сарай, всё равно «невидимку» не сразу хватятся.
Вдруг Ваня услышал писк.
Он пошёл, прислушиваясь, вдоль забора. Писк становился всё громче и привёл к куску трубы. Видать лежала она там долго, потому что превратилась в холмик, поросший густой травой. Только две правильные круглые дырки выдавали его искусственную природу. Оттуда и доносился писк.
В трубе обнаружился котёнок. Доверчиво ткнулся в Ванькину ладонь, замолчал, засопел довольно, дал извлечь себя наружу. Ваня прижал тщедушное тёплое тельце к себе и сам чуть было не заурчал.
— Эй, дурик, чего там нашёл?! Покажь! — раздались позади голоса.
Ванька вздрогнул, медленно поднялся и рванул что есть сил к своему убежищу. Только поплутал сначала по территории, чтобы запутать возможных преследователей.
В сарае, как обычно, царили тишина да полумрак. В тонких косых лучах плясали пылинки.
Ваня пристроил котёнка в коробку, напихав на дно тряпок. Котёнок поёрзал, потыкался туда-сюда носом и опять запищал.
— Ты голодный, да? — прошептал Ваня и засунул мизинец котёнку в рот. Тот зачмокал, покусывая палец мелкими, но острыми зубами. — Я принесу чего-нибудь, хорошо? Ты только потерпи маленько, помолчи, ладно? А то услышат. И нам обоим плохо будет — и тебе, и мне, — понимаешь?
Котёнок не понимал и, как только Ванька вынул палец, заверещал ещё отчаяннее.
— Тс-с-с. — Ваня прикрыл котёнку рот ладонью и прижал слегка.
Но не будет же он так сидеть. Чего доброго старшаки с воспитателем догадаются, где его искать, и всё — прощай, убежище, и прощай, друг. «Друг, вот кто поможет!» — вспомнил Ваня. Будто услыхав, из-под хлама выклюнулись острые концы щупалец, заползли в коробку, запеленали котёнка, убаюкали.
Ванька успокоился и вернулся на площадку как ни в чём не бывало. Правда, от главного хулигана Гришухи затрещину всё-таки схлопотал. В воспитательных целях.
В убежище Ванька смог вернуться только к вечеру. Прихватил с собой кусок запеканки с полдника. Сухая, безвкусная, но на безрыбье и рак — рыба, как говорила мама.
Котёнка он нашёл там, где оставил — в коробке. Тот уже не пищал. Невесомое тельце тряпочкой повисло поперёк ладони. Горло котёнка было плоским, будто на него наступили каблуком. Или сильно сдавили.
Друг в тот день так и не появился.
***
Новую девочку звали Валентина. Валя по-простому.
Она сразу понравилась Ване. И имя какое похожее, и молчит как в рот воду набрала, и дружить с ней никто не хотел. Никто, кроме Вани.
Они разлучались друг с другом только перед сном. Вместе играли, читали одну и ту же книжку по очереди. Сидели рядом в столовой и у телевизора. Помогали друг другу с уроками — Ване неплохо давались родной язык и литература, зато Валя как орехи щёлкала математические примеры.
Далеко не сразу Ваня решился раскрыть свою тайну. Не раз и не два проверял подругу — может ли хранить секреты. Наконец решился.
— Хочешь покажу чего-то?
— Чего? — Хлопнула глазами Валя.
— Классная штука. Только, чур, не бояться. Он этого не любит.
— Кто он то?
— Погоди, увидишь, — ответил Ваня, проверил, не следит ли кто за ними, и захлопнул хлипкую дверцу сарая.
День был пасмурным, солнце не пробивалось в щели, а потому глаза не сразу привыкли к темноте. Валя крепко ухватилась за Ванину руку. Ладошка её была жаркой и мокрой. У Вани что-то заворочалось в груди, в висках застучало.
— Гляди. Внимательней гляди, — сказал Ваня, готовясь услышать удивлённый возглас Вали, и указал на кучу хлама. Оттуда медленно, будто несмело вылезали чёрные щупальца с острыми когтями на концах.
Валя закричала. Пронзительно, истошно, на одном дыхании. Как сирена в пожарной машине.
У Вани сердце ушло в пятки. Он обхватил Валю со спины, зажал накрепко рот ладонями и придавил к себе. Машинально, не думая. Лишь бы прекратить этот визг, не дать ему выдать тайну. Тайну и друга. Единственного настоящего друга.
Ваня не знал, сколько так простоял. Расслабился, только когда Валя вдруг в миг обмякла, тяжко повисла в его объятиях.
Он опустил подругу на пыльный пол, сложил её руки на груди, одёрнул задравшуюся юбчонку, опустил веки, из-за которых на него таращились уже неживые глаза.
Чёрные, темнее полумрака, царящего в сарае, щупальца устремились к девочке, оплели её, спеленали, как мумию, сдавили.
Ваня вышел из сарая и притворил за собой дверь. Он только сейчас понял, что нужно его другу. И чем он питается.
Чуть поодаль сидели кружком старшаки, небось опять подлость какую задумали. Ваня, глядя на них, улыбнулся, облизнул губы и, посвистывая песенку, направился в столовую. Ужин на носу.