Пытаясь продрать глаза после короткого сна, я, подслеповато щурясь, смотрел прямо перед собой.
Спину ломило от неудобной позы, руки затекли, а кожу на щеке противно стягивала высохшая слюна. Мерзость.
Интересно, на лице остался след от клавиатуры?
Сколько я спал? Внутреннее ощущение подсказывало, что не больше трёх часов.
Стул подо мной натужено скрипнул.
Руководить своим, пусть и маленьким, но бизнесом, оказалось сложнее, чем быть и изготовителем, и курьером, и всем на свете сразу.
Не понимая, что меня разбудило, я до хруста потянулся.
— Кирюша, проснулся?
Ба заглянула в комнату и помещение наполнил аромат свежей сдобы.
Я сглотнул вмиг набежавшую слюну.
— Ба, надо было меня разбудить! — я подошёл к бабуле и чмокнул в мягкую щёку. — Я голодный, как волк! Что на завтрак?
— Совсем тебя замучил этот твой бизнес. Предприниматель ты мой комнатный.
Ба ласково потрепала меня по бородатой щеке.
Я с наслаждением впитывал каждое мгновение.
После переезда в город родители привозили меня в деревню только летом, да и то ненадолго. То моря, то лагеря... Я не противился, там было интереснее, чем сидеть в деревне с бабушкой.
Закончив учёбу я с головой ушёл в работу, пытаясь сам себе доказать, что могу зарабатывать нормальные деньги.
Сколько я не был у бабули? Лет семь? Такой себе внук, конечно.
Колодезная вода освежила лицо и согнала сонный туман с мыслей. Каждая мелочь в этом доме словно отпечаталась в сознании. Я помнил всё: где скрипит половица, где откололся кусок побелки, где трещина, а где мои детские каракули на стареньких обоях.
Да, приехать в деревню было самым правильным решением.
На кухне меня ждал завтрак из детства. От нахлынувших ароматов и воспоминаний я чуть не прослезился.
— Ба, ну не надо было. Тебе же тяжело уже стоять у плиты.
— Не говори глупости! Я помню, как ты любил мои блинчики...
— С молоком и смородиновым вареньем.
Ба улыбнулась и налила в железную чашку с ягодками молока.
Я на секунду зажмурился, от переполняющих меня счастья и предвкушения.
Каждый Бабулин блинчик был произведением кулинарного искусства. Я смаковал каждый кусочек сдобного кружева, стараясь запомнить всё, что мог. Когда ещё я приеду к ба? Если получится только через несколько месяцев. Обычно же всё на потом откладываешь.
Твёрдо пообещав себе приехать осенью и помочь с огородом и закатками, я подошёл к ба и крепко её обнял.
— Спасибо, бабуль, — звонко чмокнул в щеку, — это было очень вкусно!
— Тише! Тише! Раздавишь! Руки как у медведя. Да и морда тоже, волосатая вся! Хоть побрился бы, честное слово. Дровосек несчастный!
Ба говорила это всё с улыбкой, без укора и скорее просто получая удовольствие от ворчания.
— Я покурю пойду около дома. Кур кормить не надо?
— И курить бросай! Лучше б рюмку выпил!
— Ба, я ж не пью. А где мои кеды?
— Постирала. Висят во дворе, сушатся.
— Ба-а, — простонал я, — на них роспись ручной работы была! Их не надо было стирать!
Ба охнула, прикрыв ладонью рот.
— Я думала, они испачкались в краске...
— Ладно, ба. Хрен с ними.
Не найдя тапочек, я босиком вышел во двор.
Железная дверь раздражающе скрипнула. Надо смазать петли. До чего же мерзкий звук.
Нагретая утренним солнцем трава приятно щекотала ступни, а звуки природы без шума города казались волшебными.
Мне сегодня всё казалось прекрасным. Даже то, что ба испортила кеды, меня не расстроило. Подумаешь.
Дойдя до старого клёна, который рос в нескольких метрах от палисадника, я сел прямо на землю у корней. Чиркнул спичкой и затянулся горьковатым дымом.
Прекрасно.
Глядя вверх, чуть щурясь от пробивающегося через листву солнца, я вспоминал, как упал с этого клёна и в кровь разбил ладони и колени.
Как же ба тогда ругалась и обещала срубить это проклятое дерево. А я с кровавыми коленями объяснял ей, что виноват сам и дерево тут ни при чём.
Я перевёл взгляд на дом.
Крепкий, бревенчатый. Его ещё дед строил, но его я совсем не помнил. Разве что мелькали смутные воспоминания о больших шершавых руках, седой бороде и запахе сена.
Из соседнего двора вышел мальчишка лет семи, погоняя гусей тонкой веточкой.
На лице растянулась улыбка.
Раньше у ба тоже были гуси. В один год я решил, что уже достаточно взрослый и могу сам без помощи выгонять на луг гусей. Где были родители, я не помнил.
Но ослепляющую боль от щипков злого гуся помню до сих пор. С криком и весь в слезах я забежал домой. Ба долго меня успокаивала и мазала синяки на заднице йодом, понося всё птичье семейство.
Следующим вечером мы ужинали вкусным рагу, главным ингредиентом которого оказался тот самый гусь.
Больше гусей ба не заводила.
Я докурил, затушил сигарету о землю и пошёл обратно в дом. Нужно было ещё связаться с дизайнером рекламных буклетов.
Не успел я зайти в комнату, как услышал голос ба.
— Кирюша, иди сюда!
Я развернулся. Главное, чтобы не заставила огород полоть. Я, конечно, это сделаю, но как же не хочется.
Ба стояла в дверях в новом платье в яркий цветок, морщинистые губы были аккуратно подведены розовой помадой, а на голове вместо платка была красиво уложена седая коса.
— Ба, да ты прям как на свидание собралась!
— А то! Дед уже вон сколько ждёт, пора и мне.
— В смысле? Я не понял.
Лёгкая паника прокатилась изморозью по позвоночнику и вмиг сделала руки и ноги ватными.
— Кирюша, там в шкафу наливочка стоит. На чёрной смородине. Я для тебя специально делала. Не побрезгуй.
Она стояла, улыбалась как ни в чем не бывало. А чувство первобытного ужаса захлёстывало меня с невероятной силой.
Я силился что-то сказать, но не мог. Горло сдавил спазм такой силы, что даже вдох давался с трудом.
Пытался дёрнуться, чтобы обнять ба, но не мог.
— Не надо тебе меня провожать. А уж тем более идти за мной. Срок придёт — свидимся.
Я не понимал, что происходит. Пытался закричать и как-то её остановить. Было чёткое осознание: как только она переступит порог дома — я её больше не увижу.
Яркий тёплый свет до боли резанул по глазам, но прежде чем зажмуриться я увидел, как ба сделала шаг.
Я резко открыл глаза.
Снова уснул за столом.
Тишина. Дом словно вымер. За окном поднялся ветер и бросил горсть снега в стекло.
По ногам тянуло холодом, заставляя зябко ёжиться. Стул подо мной натужено скрипнул.
Щёки неприятно холодило. Я плакал во сне.
Подойдя на негнущихся ногах к шкафу, замер. Открыл дверцы. В нос ударил запах трав и еле уловимый, родной запах бабушки. В углу за стопкой полотенец стояла стеклянная бутылка с наливкой.
В пустом плохо прогретом доме тихий скрип половиц от моих шагов казался нестерпимо громким и раздражающим. Я не хотел нарушать сонной тишины.
Десяток шагов до кухни дался с трудом. Ноги были неподъёмно тяжёлые.
Достал рюмку. Налил. Руки были мерзко-потными и дрожали.
Резко опрокинув жидкость в себя, я выдохнул. Из фоторамки на столе мене ласково улыбалась ба. Фотография была относительно свежая, кажется, я фотографировал её летом.
— Прости, ба. Прости, что не приехал осенью.
Я упёрся кулаками в стол. На столешницу из широко раскрытых глаз капали слёзы. Сегодня сорок дней.
Непослушными губами прошептал:
— Спасибо.