Ненавижу эту комнату. И вот я здесь. Он придет, я же пришла. Остаётся только ждать. Это все лишь вопрос времени.
Он всегда меня пугает. Наверное, потому, что он без эмоций и разговаривает голосом разума, а не сердца.
Дверь открывается со скрипом, он вышагивает откуда-то из тьмы. Чумной доктор. На голове маска с клювом, шляпа. Черный плащ в пол.
— Ты готова?
Готова ли я? Это шутка? Как к такому можно быть готовым? Впрочем, это всего лишь стандартный протокол, созданный мною, написанный мною.
Я робко киваю.
Он ставит чемодан на пол и открывает его прямо на полу. Я вижу все это не в первый раз, но все равно ежусь. С одной стороны - холодные металлические инструменты. С другой - закреплена яркая алая колба, которая, кажется, слегка вибрирует.
— Щадящий или болезненный? — ровно спрашивает он.
Я нервно трясу головой:
— Щадящий....
— Это ведь всего лишь анестезия, обезболивание. По-хорошему — нужно пережить и отпустить.
Я отрицательно мотаю головой.
— Хорошо, — кивает он, — приступим.
Он не может подойти ко мне вплотную из-за маски с клювом, поэтому просто протягивает ко мне свои руки, которые кажутся просто бесконечными. В одной его руке острые, как скальпель, ножницы.
Он режет меня прямо через блузку. Мне не жалко одежды, ведь это всего лишь иллюзия. Протягивает руку и пальцами достает и вытаскивает мое пульсирующее сердце, из которого торчат иглы и булавки разного калибра.
— Ещё восемь, — сухо констатирует он, — одна большая, одна маленькая, шесть средних. Откуда только ты их берешь?
Конечно же, я молчу.
Он аккуратно извлекает каждую и бережно, с любовью размещает их в колбе, которая уже забита подобным содержимым. С каждым удалением иглы рана начинает саднить, но боль быстро утихает.
— Не нужно копить, — произносит он, — нельзя, чтобы сосуд был переполнен. Надо это пережить и отпустить, понимаешь?
Я трясу головой, слезы текут из глаз.
— Не могу, — жалобно киваю я, — не могу. Не сегодня, пожалуйста.
И я знаю, что он сейчас скажет. Он каждый раз это говорит.
— Предлагаю оболочку. Раны быстрее заживут. Иглы не смогут втыкаться и ранить.
Я вздыхаю.
— Но тогда мое сердце будет закрыто и я никого не смогу впустить.
— О чем и речь.
— Нет, не хочу.
— Смотри.
— Спасибо, спасибо, — шепчу я. Сейчас с моих губ срываются слова истинной благодарности.
Он оборачивается.
— Незачем, — сухо говорит он, — во мне нет эмоций, всего лишь голос чистого разума.
Он закрывает свой металлический, потемневший от времени чемодан. И исчезает. То есть он разворачивается, уходит и просто растворяется, даже не успев дойти до дальней стены.
От моего дома до частной клиники идти ровно семь минут. Клиника платная, чистая, светлая, с новым оборудованием и любезными, а часто и весёлыми врачами и регистраторами. Иногда я хожу туда и, как следствие, вполне могу сформировать образ позитивного и доброго медика. Почему же моя субличность, что залечивает сердечные раны, так выглядит? Я не знаю. Знаю только то, что после таких снов мне всегда намного легче.