Движение отозвалось в теле короткой вспышкой боли. Парень едва смог разлепить слипшиеся веки. Глаза тут же наполнились слезами от чересчур яркого света, но уже через пару минут картинка обрела четкость, и он ясно увидел над собой оскаленную морду. Тело казалось ему чужим, неповоротливым и огромным. Он вздрогнул так, что от этого внутреннего потрясения заболело не только в боку, но и в груди. Присмотревшись, он понял, что это – всего лишь пластмассовый динозавр, взирающий на него с края небольшой тумбочки, плотно придвинутой к кровати, на которой он лежал.
Парень попытался приподняться, чтобы, наконец, понять, где он. Но движение вызвало новый приступ боли, и, зажмурившись, он повалился обратно на подушку. Воспоминания возникали в мозгу короткими яркими вспышками, но ни одно из них не приближало его к ответу – где он.
В голове до сих пор звучал голос Русланова: «Задняя полусфера, ракета на семь часов. Ласточка, прыгай!». Стремительно приближающаяся яркая точка на мониторе радара, и руки, которые, казалось, в тот момент следовали указаниям командира, рванули рукоять. Кресло выстрелило вверх, туда же устремились все внутренности. Земля и небо на мгновение поменялись местами. Яркая вспышка света. Резкая боль в боку. Темнота.
Словно в подтверждение собственных воспоминаний, его ладонь интуитивно поползла по худому телу – к очагу тупой, саднящей боли. Нащупав повязку, он на мгновение замер.
Почти одновременно с мыслью о том, кто его перевязал, в комнату зашла женщина. Она с порога увидела, что парень пришел в себя и, ускорив шаг, поспешила к его постели.
— Очухався? — спросила она и присела на край кровати. — Давай-ка, подивися, що тут у нас, — женщина откинула край одеяла и, ослабив повязку, сместила ее чуть вверх. — Добре, — удовлетворенная результатом, она вернула повязку на место и уставилась на пациента, что все это время не отводил от нее взгляд.
— Я – тетя Поля. Вспомнил? — спросила она, поднимаясь с постели. — Третьего дня до мене в окошко постучал, — добавила она, видя, что парень еще не совсем пришел в себя. — Едва на ногах стояв. Ну, ничого, главное в себя пришев. А то все тильки стонав.
Она собрала посуду с тумбочки и, бросив взгляд на больного, заметила, что тот рассматривает игрушечного динозавра.
— То синочка мого, — и быстро вышла из комнаты.
Вернулась она через несколько минут с кружкой. По-хозяйски приподняла подушку, помогла своему пациенту лечь поудобнее и поднесла пахнущую куриным бульоном чашку к его губам.
— Давай-ка, поишь.
Парень послушно пил ароматный бульон и все смотрел на хозяйку. Лицо ее –– с тонкими поджатыми губами и высоким открытым лбом – выглядело строгим. Однако глаза, с сухими лучиками морщин, смотрели мягко, почти с нежностью.
Казалось, что вместе с теплым бульоном к нему возвращались воспоминания. И бурелом, что трещал под ногами, когда он, зажав рану рукой, зигзагами, от ствола к стволу, пробирался по лесу. И дом, теряющийся в темно-зеленой листве давно облетевшей сирени. И женщина, открывшая ему дверь. Запах сухих пыльных досок, сознание, утекающее вместе с последними силами из тела, в котором осталась только боль.
— Як тебе звати? — тихо, словно вливаясь в поток его собственных мыслей, прозвучал ее голос.
— Виктор, — каркнул парень и коротко откашлялся.
— Як синочку мово, — печально улыбнулась женщина и, отставив чашку с недопитым бульоном на тумбочку, взяла в руки игрушечного динозавра. — Маленький быв, казав, що охроняе его вид поганих людей, — с затаённой печалью улыбнулась она. — А хто их разбере хто поганий, кто ни? Вот я и дистала его. Нихай стереже. Его, тебе, всих нас. Та ти синок не бийся, не видам я тебе. Спи. А як поправишься, уйдешь, — она тяжело поднялась с кровати, поставила игрушку обратно на тумбочку и направилась в сторону двери. Почти на пороге остановилась, и чуть повернув голову, тихо сказала:
— Може и мого Витюшу хтось сейчас береже.