|
|
Я ехала на поезде в свою родную деревню Афонасьево. Как же давно я не была там. Уже и нету дома, где жила наша семья. Я ехала в гости к теткам Евдокие и Марие.
Поезд мерно постукивал колесами по стыкам шпал. Дремота охватило тело, я провалилась в странный сон-воспоминание.
Пасха. Мама надела красивое платье.
- Мама, какая же ты красивая, я любуюсь цветочками на платье и аккуратно ладошкой, глажу нежный шелк платья.
- Доченька вырастешь, тебе достанется обнова. Это платье еще твоя бабушка носила.
- Эх, поскорее бы вырасти, - я мечтательно зажмуриваю глаза.
К забору подъезжает большой грузовик. Водитель высунувшись из окна кричит:
Мы пулей летим в дом.
- А, вот, сюда, - показывает отец в угол двора.
Я аккуратно держу мешок, и представляю себе, как папа свезет зерно на мельницу, из него сделают муку, а мама испечет румяные пирожки с грибами и ягодами и шаньги с картошкой. Сглотнув слюну, я еще крепче держу за края мешок, в который родители и старший брат Сашка, насыпают зерно.
Лето, каникулы, мама мне сшила новое платье из самотканого холста и пояс с кисточками сделала. Я гордо иду по деревне утром, собирая коров на пастбище. Меня устроили подпаском в помощь пастуху.
- Кормилица, - гладит по голове мама, - я еще больше начинаю важничать.
Соседские тетки выгоняя коров со смехом спрашивают, - Тома, а ты коров-то не потеряшь? – - Да, вы что я же уже взрослая,- соседки смеялись, хлопали вичкой по большим крупам коров, выгоняя их на улицу.
Перед Пасхой все моют избы, мама после рождения четвертой дочки Анфисы, еще плохо себя чувствует. Она просит свою сестру Антонину помочь вымыть избу. Тетя Тоня моет и потолки и стены, мы конечно помогаем, как можем.
Мама достает из сундука шелковое платье в цветочек и отдает за работу Антонине.
Я подбегаю к маме и кричу, - Мама, это же мне платье, я, когда вырасту, что же одену? - слезы, как ручейки стекают по моему лицу. Мама ласково гладит меня по голове, прижимает к себе.
- Доченька, она же работу сделала, надо расплатиться...
Был какой-то странный день, коровы мычали, разбегались по кустам. Вечером, возвращаясь с пастбища, не выбегали радостные ребятишки навстречу, что бы застать скотину. Женщины с тревожными лицами быстро выходили брали коров и молча закрывали их в хлев.
Мама сидела у печи, опустила голову на грудь и тихо плакала. Я подбежала к ней:
- Что случилось, мама?
- Война доченька, война.
Через неделю отца забрали на фронт...
- Доченька сходи к чайной купи соли, - просит меня мама.
Вот и чайная. Я бегу за солью, сжимая в кулачке карман с деньгами. Я где-то слышала, что во время войны, соль дорого стоит. Вот и чайная. На перевернутых ящиках, торгуют всякой всячиной. Я подхожу к мужчине с солью. Отдаю ему деньги, мужик из большого граненого стакана насыпает мне в холщовый мешок, что то белое. Прижав мешочек к груди, я спешу домой. Запыхавшись, забегаю в избу, отдаю маме мешочек. Мама разворачивает, пробует.
- Вот ироды, вместо соли мел насыпали.
Я тихо всхлипываю, - Как же так, как он мог обмануть?
Я лежу на печи свернувшись клубочком, слушаю тихий разговора, двух маминых сестер.
- Куда ж их топеря? – продолжила разговор тетя Маша, - наверно в детдом. Старшого Сашку поди уже на войну возьмут. А этих двоих, даже не знаю. Тамарке 11 лет, Вовке 8 лет, точно в детдом. Хотя хата хорошая можот и сами выживут.
Очнувшись от сна, через много лет я осознала, всю тяжесть, смерти мама.
Там в далеком феврале 1942, мне пришлось учится жить, открытой всем ветрам.
Говорят что когда умирает мама, ты становишься открытым всем сквознякам мира.