Обычная семья Нижнего Афона приступила к обычному ужину.
Отец Хаджарат Джаш зажёг тонкую поминальную свечу и, прошелестев едва слышно «Помяни, Господи Боже наш, рабу Твою, сестру нашу Хиблу Патейпу», установил свечу в центр каменного стола, чтобы было видно еду.
Мать Наташа Джаш поставила на каменный стол деревянные миски с похлёбкой.
Третий и последний человек за столом – их дочь-подросток Вика Джаш – надулась и тихо буркнула:
- Опять свеча, опять похлёбка! Я гнию заживо в этой чёртовой пещере!
- Не чертыхайся при отце! – шикнула мать.
- А ты не шипи на меня! – чуть громче отозвалась дочь.
- Господи, спаси и сохрани! – прошелестел отец, перебирая чётки.
Словом, начался ужин тоже совершенно обычно – с перебранки. И постепенно она набирала обороты.
- Почему хоть раз не зажечь фонарик? – ныла Вика на громкости, превышающей приличную.
- Сама знаешь! – голос матери звучал глуше, но тоже был уже слишком громок. – Воск – возобновляемый ресурс, а батарейки кончатся и потом их не будет.
- Да, к чёрту! Потом! Потом! Всегда «потом»! Я хочу света сейчас! – дочь уже не сдерживала голос. Он громыхал, отражаясь от сводов пещеры.
- Тише! – испуганно зашипела мать. – Ты понимаешь, что тебя изгонят?! Тише!
- Изгоняйте меня! – завопила Вика во всю мощь и выбежала из хижины. – Пусть я умру! Ты меня не любишь! Ненавижу тебя! Ненавижу всех!
Заламывая руки, Наташа обернулась к мужу. Лицо её исказилось от тревоги, дыхание было частым и прерывистым.
Хаджарат встал, обнял жену и успокаивающе погладил. Странная это была пара – яркая красавица едва за 30 и немолодой священник.
- Её изгонят! – взволнованно прошептала мужу Наташа и зарыдала.
- Всё будет хорошо! – еле слышно ответил ей Хаджарат. – Есть закон. Пока ей нет пятнадцати не изгонят. Время есть. Бог нас не оставит. Она научится контролировать себя.
- Осталось полгода, - тихо всхлипывала Наташа. – Потом она совершеннолетняя. Она срывается всё чаще. По пустякам. Без поводов. Её изгонят.
- Я не позволю, - пообещал Хаджарат.
Снаружи усиленный каменными сводами Новоафонской пещеры, громыхнул визг дочери: «Изгоняйте меня! Ненавижу!».
***
Сгорбившись, тяжело переступая больными ногами Хаджарат Джаш шёл по Нижнему Афону на приём к мэру. Повсюду сновали люди. Тысячи людей. Шаркали тысячи ног. Тысячи шепотков создавали неумолкаемый гул Нижнего Афона, от которого у Хаджарата постоянно болела голова.
Несмотря на полутьму пещеры, все узнавали пожилого священника по его облачению – строгому чёрному тулупу и высокой шапке. Узнавали и приветливо кивали ему. Конечно, никто не здоровался вслух – поддержание тишины было главным правилом подземного города.
Пройдя несколько мостиков, оставив позади два больших зала, Хаджарат, наконец, добрался до Круглого стола – места, откуда мэр управлял Нижним Афоном. Здесь Хаджарат смиренно уселся на камень, покрытый плетёным ковриком, блаженно вытянул уставшие ноги, полной грудью вздохнул свежий воздух и зашептал благодарственную молитву. Прямо от Круглого стола вверх – до самой поверхности – уходила одна из шахт пещеры. Поэтому здесь всегда был самый лучший, хоть и самый холодный воздух.
- День добрый, Отец! – появился мэр и уселся на соседний камень. – Хотел меня видеть?
- Пришёл перемолвиться о дочери, - произнёс Хаджарат, крепко сжав чётки.
- Слышал, у неё вчера снова был срыв, - кивнул мэр. - Весь город слышал. Ты ведь знаешь, как это опасно, Отец. Это пещера. Три человека крикнут одновременно, попадут в резонанс - весь город похоронит обвалом. Мне постоянно люди жалуются. Невозможно нормально жить, когда раз-два в сутки твоя дочь визжит на весь Нижний.
- Бог её не оставит, - ответил Хаджарат. - Только не изгоняй нас. Дай сроку.
- Изгнание – кошмарная практика, - согласился мэр. – Уже девять лет её не применяли.
- Слава Богу! - вставил Хаджарат.
- Да-да, - согласился мэр. - Твоя девчонка - особый случай. Она ведь с детства такая. Сколько город её терпит? 14 лет минус младенчество.
- Я ведь тоже в детстве был... проблемным, - прошептал Хаджарат. - Потом выправился. И она сможет.
- Когда ты был в детстве, я был в проекте, - отмахнулся мэр. - Не знаю уж, каким ты был. Подозреваю, всё же не таким, как она. Люди устали. Все хотят покоя. Безопасности. Тебя с женой никто не гонит. Да и по дочке время есть. Поговори с ней. Научи её.
- Вика старается, - сказал Хаджарат. – Но словно какой бес в неё вселяется. Собой не владеет.
- Укрощение бесов по твоей части, Отец, - ответил мэр и взмахом руки попросил подождать ещё одного подошедшего просителя. – С женой ты ведь справился.
Священник сгорбился. Мэр имел в виду историю семнадцатилетней давности. Тогда другую девушку, достигшую совершеннолетия, но не научившуюся владеть собой, должны были изгнать из Нижнего Афона. За неё вступился Хаджарат и мэр уступил. Девушку оставили в городе, выдав замуж за заступника. Так в жизни священника появилась Наташа Джаш.
А потом и Вика Джаш.
Наташа, действительно, довольно быстро научилась справляться с эмоциональными всплесками и держать себя в руках. Ей помогли молитвы и поддержка всегда спокойного и понимающего мужа. Но Наташа была просто эмоциональной. Склонной к истерикам и паническим атакам. С Викой происходило что-то другое. Она срывалась от любого стресса, становилась озлобленной и дикой, кричала, что всех ненавидит, визжала от ярости, даже дралась. Приступ быстро проходил, но это мало облегчало участь семьи Джаш. Душеспасительные беседы Хаджарата на дочери не работали.
- Что-то ещё? – нетерпеливо спросил мэр, вставая. - Дела ждут.
- Благослови паломничество! – ответил священник, поколебавшись.
- Паломничество? – мэр вновь сел на камень, включил налобный фонарь и вгляделся в собеседника. – Дело серьёзное. Куда?
- В Эшер, - ответил Хаджарат. – В лечебницу. Покажу дочь. И других наших больных сопровожу.
Мэр выключил фонарь и задумался.
- Ты бывал снаружи, Отец? – спросил он, наконец.
Хаджарат покачал головой. Новоафонская пещера залегала глубоко. Именно поэтому здесь был климат, подходящий для жизни людей. Зато чтобы выбраться наружу нужно было пускаться в целое путешествие. Поэтому на поверхность ходили только по делу.
- В Нижнем Афоне всегда плюс 11 градусов, а снаружи – минус 30, - пояснил мэр. - Это если повезёт. А если не повезёт, то минус 40. До Эшера 20 километров по снегу. У тебя ноги больные. Попадёте в метель – все там останетесь. И ты. И дочь. И больные.
- Даст Бог – дойдём, - просто ответил Хаджарат. – Не даст, так Нижнему Афону с того даже лучше. Кто болен – то ведь лишние рты.
- Готовь своё паломничество, - кивнул мэр. - Через двое суток в Сухум отправится отряд за бензином. Первая часть дороги вам по пути – проводят. Дальше сами справляйтесь. Только ты бы лучше остался. С твоими ногами обузой будешь. Пусть твоя жена всех отведёт.
Хаджарат покачал головой.
- Как знаешь. У Эшера туго с продуктами питания. Я дам вам еды. Обменяете на лекарские услуги. Только вернись, Отец! – попросил мэр, вставая. – Городу нужен священник.
***
- Эшер? – недоверчиво спросила Наташа. – Чем они могут помочь? Дадут ей таблетку от истерики?
- Им может быть надобен священник, – просто ответил Хаджарат, перебирая чётки. – Эшер – не пещера, а посёлок под высоким небом. Кричи там, наша Вика, сколько влезет.
- А нас возьмут? – шепнула Наташа. – У них там, поди, своих полно?
- Бог даст, возьмут, - прошелестел Хаджарат.
- И-и-и-и!!! – восторженно завизжала Наташа и тут же в испуге закрыла себе рот ладонью.
***
Прошло два дня, и группа людей вышла на поверхность из Новоафонской пещеры.
Здесь было пятеро добытчиков с санями, Хаджарат с женой и дочкой, и ещё четверо паломников.
Добытчики держали путь в Сухум. Были они бородатые и хмурые. У каждого за плечом ружьё.
Паломники же шли в Эшер с Хаджаратом. У всякого из них были болячки, которые нужно было показать знающим людям.
Все были одеты в толстые пуховики и балаклавы, обуты в валенки.
Вышли люди из пещеры, и замерли, таращась в бездонное светлое небо.
- Мама, что это? – пискнула Вика, здесь на просторе её голос совершенно потерялся. – Глаза болят!
- Это солнце, - ответил один из добытчиков. – Ты туда посмотри, девонька! Видишь великую ледяную пустошь? Это Чёрное море!
Хаджарат ошалело моргал и только стискивал в кармане чётки. Он не видел ни солнца, ни Чёрного моря – только яркие цветные пятна перед глазами. После целой жизни, проведённой в полумраке пещеры, на поверхности он совсем ослеп. К счастью, через какое-то время даже пожилой священник привык к свету и стал различать мир вокруг.
Потихоньку, с помощи добытчиков, паломники надели лыжи и неуверенно попробовали пройтись по снегу. Потом неспешно, часто останавливаясь, чтобы помочь отставшим или упавшим, отряд двинулся в путь.
По привычке все старались говорить шёпотом.
- Еге-гей! – вдруг счастливо закричала Вика. – Свобода!
- Тихо ты, девонька! – цыкнул на неё косматый добытчик. – Накличешь бармалеев!
Хотя добытчик улыбался, Наташа и Хаджарат напряглись. Вика терпеть не могла, когда на неё шикали и легко срывалась в истерику. Однако девушка была так счастлива свободой, небом и солнцем, что не среагировала на цыканье.
- Каких бармалеев? – взволнованно спросила она.
- Есть тут одни, - неохотно сказал добытчик. – Бандиты-людоеды. Кочуют и ищут людей. А если найдут, то убивают. Мясо замораживают и потом едят. Никто не знает, где они живут.
Вика притихла, но видно было, что ей скорее интересно, чем страшно.
Долго шли по бескрайним заснеженным склонам год. И когда паломники, наконец, освоились на лыжах, отряду пришло время разделиться.
- Отсюда до Эшера рукой подать, - махнул рукой добытчик. – Держите путь между теми двумя горами – там и найдёте. А мы в Сухум.
- А что за Сухум? – шёпотом спросила Вика маму.
- Был такой город, - ответила Наташа. – Много людей там жило. Сто тысяч. Как магнитные полюса поменялись и всё замёрзло, так и города не стало. Наши мужчины туда ходят за добычей.
За разговорами шли потихоньку паломники, и дошли до Эшера.
Посёлок Эшер представлял собой огромный угловатый каменный дом. Его украшала облупившаяся надпись «Санаторий». Люди выживали здесь благодаря теплу геотермального источника. И здесь имелись настоящие врачи! Поколение за поколением медицинские династии Эшера передавали друг другу свои знания о болезнях человеческого тела и методах их лечения.
Паломников пустили в переполненный людьми санаторий. Запах здесь был получше, чем в Нижнем Афоне, но по шуму Эшер мог бы дать фору пещерному городу. Никто здесь не пытался говорить шёпотом или проявлять сдержанность, свойственную пещерникам. Многие общались, перекрикиваясь, смеялись в голос.
Наташа крепко сжала руку мужа.
- Викулю здесь примут, - радостно шепнула она. - И за поход она ни разу не сорвалась! Это чудо!
- Бог с нами, - прошелестел Хаджарат. Он был уверен, что на поверхности Вика сорвётся - слишком много стрессов, слишком много нового. Самому священнику здесь приходилось очень непросто. Но дочь, напротив, оставалась радостной и воодушевлённой, приятно удивляя родителей.
Некоторые в Эшере жили в палатах - то были зажиточные горожане. Но были и такие, чьи койки стояли прямо в коридорах. Люди сидели на них и лежали, вели жизнь. Много людей. Кто-то спал, кто-то читал – всё на глазах друг у друга. Никакой интимной полутьмы, какая была в Новоафонской пещере.
На пришедших смотрели приветливые и очень худые лица. Нижнеафонцы и сами не купались в пищевом изобилии, но в Эшере люди выглядели какими-то особенно тощими и голодными.
Хаджарат пошептался с эшерскими чиновниками, объяснил, что его группа пришла за медицинской помощью, и паломников проводили к главному врачу. Это был длинный мужчина, тощий как палка, со впалыми щеками.
- Сударь, вашу семью мы оставить здесь не можем, - объяснил главный врач, сверкая на Хаджарата очками. – Эшер, как можете видеть, переполнен.
- Ради Бога, позвольте остаться дочери! – зашептал Хаджарат, теребя чётки.
- У нас голод, - отрезал главный врач. – Того, что мы добываем в геотермальных фермах и рейдами в Сухум, поймите меня правильно, не хватает даже для нормированного питания. Пробовали договориться с вашим мэром о поставках, да только он, видите ли, нам отказал. Поэтому, вы уж извините, у меня не самое позитивное отношение к Нижнеафонцам. Тем не менее, ваши люди получат нашу медицинскую помощь. Не потому что я добрый, я не добрый, а потому, что вы готовы предложить в качестве платы еду. Да только всё, что вы с собой принесли, – капля в мензурке! Хорошо, если поможет спасти от голода десяток человек. А у нас, представьте, каждую неделю кто-нибудь умирает от голода, и мы ничего не можем с этим сделать. У вас в Нижнем Афоне есть условия – есть теплицы, электричество, ветряки. А мы вынуждены принимать подачки от паломников. Словом, мы сделаем для вас что сможем, и вы сразу уйдёте!
И когда паломники ушли, получив все медицинские рекомендации, главный врач вызвал к себе невысокого плечистого помощника.
- Ты хорошо знаешь наше положение, дорогой друг, - сказал главный врач. – Эшерцы умирают от голода, пока Нижнеафонцы сидят на своих подземных теплицах и гидропониках. Мы опустились до того, что варим и едим наших мёртвых, а они запросто приносят еду и машут ей перед нашими носами, словно это валюта. Грибов, которые они принесли, Эшеру надолго не хватит. Если эти люди уйдут сейчас, то, как ты понимаешь, скоро умрёт кто-то из наших. Нам нужны от них не грибы, а мясо. Собери бармалеев. Только не рядом с Эшером – перехвати их около Нижнего Афона. Ни к чему, чтобы думали на нас.
- Пристрелим и притащим, - облизнулся плечистый. – Будет хороший ужин.
- Никакой стрельбы! – прикрикнул на него врач. – Выстрелы далеко слышны. Дело деликатное. Нам чужое внимание не нужно. У них оружия нет – вы с ними и топорами справитесь.
***
Паломники брели обратно в Нижний Афон.
Кто-то был воодушевлён встречей с врачами. Как Вика, которая довольно рассекала на лыжах и радостно кричала что-то солнцу.
Кто-то, кому врачи сообщили неприятные новости, был угрюм.
Наташа скользила на лыжах рядом с мужем, поддерживая его под руку и задавая вопросы, на которые у него не было ответов.
- Что дальше? – истерично спрашивала Наташа. – Что мы теперь будем делать? В Эшер нас не взяли… Из Нижнего выгонят… Что сказали о ней врачи?
- Сказали, генетическое отклонение, - уже не в первый раз смиренно шептал Хаджарат. – От тебя или меня ей досталось. Что с этим никак не помочь. Бог даст, научится себя лучше сдерживать, да только добра от этого не будет. Чем больше будет стараться сдержаться, тем сильнее сорвётся, когда не справится. А срыв – дело худое. В нём силы дурной много, а ума мало. Сила эта выхода ищет. А какой выход у неё есть? Вот она и орёт, и визжит на всю пещеру, и от ярости трясётся.
- От кого-то из нас! – схватилась за голову Наташа. – Это от меня! Вся её дурь от меня! Ох, лучше бы меня тогда изгнали!
И вдруг перед паломниками появились суровые люди в чёрных балаклавах с ножами и топорами. При них были большие сани. Дерево этих саней заляпано было старыми красными пятнами.
- Ой! – сказала Вика.
Бармалеи – а это были они – бросились на паломников, размахивая топорами. Хаджарат получил обухом по голове и осел на снег. Трёх паломников-мужчин зарубили на месте, женщин согнали в кучу.
Хаджарат тяжело поднялся на колени, взглянул на побоище, губы его задрожали. Он скинул толстые варежки и вытащил из пуховика чётки.
- Господи, спаси и сохрани, – зашептал Хаджарат и застучал чётками. – Господи, спаси и сохрани.
Бармалеи мялись перед женщинами и священником, не решаясь поднять на них руку. Но вот вперёд вышел невысокий плечистый командир.
- Разойдись! – приказал он своим и поднял топор.
- А-а-а-а!!! – истерически завизжала Вика.
- Нет! – завопила Наташа.
- Господи, спаси и сохрани! – бормотал зажмурившийся Хаджарат.
Свистнул топор и последняя из паломников, кто доверился Хаджарату и пустился с ним в Эшер, упала в снег с пробитой головой. Из Нижнеафонцев осталось только семейство Джаш: Наташа, Вика и Хаджарат.
- Господи, спаси и сохрани! – бормотал Хаджарат.
А плечистый бармалей повернулся к Вике. Наташа кинулась на дочь, сбила в снег и закрыла собой.
- Господи, спаси и сохрани! – бормотал Хаджарат всё громче, всё крепче зажмуривая глаза. Его чётки щёлкали всё яростнее.
А плечистый бармалей поднял окровавленный топор.
- Папа! Папочка! – завизжала Вика.
- ГОСПОДИСПАСИИСОХРАНИ!!! – заревел Хаджарат. Чётки в его сжатых побелевших руках натянулись так сильно, что нить, на которую были нанизаны бусины, запела на ветру, как натянутая струна.
Плечистый бармалей помедлил, уставился на пожилого священника.
А Хаджарат распахнул глаза, и бармалеи, вздрогнув, невольно попятились. В глазах священника полопались все капилляры – кроваво-красными стали даже кружки зрачков.
Зарычав, как дикий зверь, священник сорвал с себя шапку и балаклаву, вырвал из валенок больные ноги и прямо в носках побежал по снегу на плечистого бармалея.
Взмах топора.
Мужчины упали на снег, и Хаджарат зубами оторвал бармалею нос, а потом несколько раз крепко ударил его лбом прямо в раззявленную рану.
Разбойники попятились снова.
А Хаджарат вскочил на труп их командира и обвёл бармалеев диким взглядом кровавых глаз. С страшного оскаленного нечеловеческого лица священника капала кровь. Из бока торчал топор. Из горла вырывался хриплый рёв.
- Он ранен! – крикнул кто-то из бандитов. – Навались!
И этот бандит побежал на Хаджарата.
А Хаджарат, не поморщившись, выдернул топор из своего тела, взмахнул им наискось, и расколол бандиту голову пополам.
Затем пожилой священник метнулся к бармалеям, а те, опомнившись, накинулись на него. Засверкали ножи и топоры. Сталь ранила Хаджарата несколько раз, но тот лишь скалился, хрипел, рычал и махал топором из стороны в стороны, раздавая ответные удары.
Бармалеи падали один за другим. И вот последний бармалей, не выдержав, бросился прочь – к саням. Хаджарат догнал и его, свалил на снег и принялся бить топором. Снова и снова. Даже тогда, когда бандит уже давно перестал подавать признаки жизни.
За побоищем в ужасе и изумлении наблюдали Наташа и Вика.
А Хаджарат бил и бил топором, пока, наконец, силы не оставили его. Тогда пожилой священник упал на труп своего врага, повернулся неловко, нашёл глазами жену и дочь, робко улыбнулся им и прошелестел: «Простите. Сорвался. Но я долго держался. И ты сможешь, дочерь». А потом его кровавые глаза закатились, и старик испустил дух.
- Папа! Папочка! – завыла Вика. Она подползла к телу отца, крепко обняла его. Девичьи пальчики стиснули отцовские чётки.
***
Прошли годы.
- День добрый, Мать-настоятельница! – мэр уселся на камень и уважительно кивнул Вике. – Хотела меня видеть?
Мэр был уже стар, ходил с трудом, опирался на трость.
Вика сидела перед ним прямо, облачённая в чёрный тулуп и высокую шапку священника. Руки её перебирали чётки, а губы беззвучно шептали молитву.
- Я слышала, вы хотите изгнать юного Сария, - прошелестела Вика.
- Мальчишка не владеет собой, - устало ответил мэр. – Он угроза для города.
- Я им займусь, - сказала Вика. – Он научится.
- Ему исполнилось пятнадцать, - ответил мэр, вставая. – Но я дам тебе два месяца. Ты же научилась. Может, и его сумеешь научить.
- Бог даст, научится, - строго шепнула Вика.
- Да-да, Бог даст, - мэр не торопился уходить, а всё глядел на Вику подслеповатыми слезящимися глазами, словно хотел что-то ей сказать, да не мог решиться.