«…Жека стоял у её подъезда уже полтора часа. С большим букетом роз. Ну ладно: с не очень большим - штучек девять. Зато от всей души, для неё, ведь ей нравятся розы. Большие, пурпурные. И завернули красиво. Сегодня было три месяца, как они познакомились. Три месяца их романа - бурного, как Карибское море. Три месяца что ни вечер, так он стоял под её окнами и ждал, когда Лика соберётся, или напудрится, или примет ванну, или договорит по телефону с мамой, или доделает приборку, или “ой, мне позвонили по работе”, или “прости, я что-то приболела, встретимся завтра”, или “за два часа от тебя ни одного сообщения - ты обо мне забыл, прощай, я улетаю”. За три месяца ветки деревьев, охранявших неприступность её подъезда, успели оттаять, покрыться почками, а затем едко-зелёной молодой листвой. За три месяца Жека стал узнавать уже многих, живущих в Ликином доме, а её соседи, в свою очередь, уже узнавали Жеку. Даже подозрительная бабуля со второго этажа за три месяца перестала выглядывать из-за своего шторного укрытия так часто и так подозрительно. В первый месяц, ожидая возлюбленную, Жека мёрз, во второй - частенько мок под дождём, а в третий потеплело и стало сухо и солнечно, и Жека облюбовал себе местечко на позаброшенной клумбочке из старой крашеной покрышки, на которой он то сидел, то скучающе ходил по кругу, неустанно поглядывая на окна подъезда - в них Жека мог видеть идущую по лестницам Лику, когда она уже наконец соизволяла спуститься к любимому со своего недосигаемо-четвёртого этажа.
Само по себе долгое ожидание дамы сердца у неё под окнами Жеку не смущало. В этом была любовь, романтика и даже в некоторой степени героизм - как будто только вчера он читал рыцарский роман, а сегодня неожиданно стал его непосредственным участником. Жека и в самом деле был изрядно романтичен. Он с удовольствием покупал Лике цветы, розовые лепестки и соль для ванны, писал ей стихи, придумывал, где они будут гулять, танцевать или пить кофе в следующий вечер, куда поедут за город в следующие выходные, какую музыку будут слушать или какой фильм будут смотреть на прогулке и у него дома. Несколько раз Жека даже пробовал рисовать Лику по памяти. Один из рисунков он оформил в рамочку, подписал стихами и подарил любимой, чем заслужил рой сердечек в их ежедневной многокилометровой смс-переписке. Другой же, особо откровенный, Лика не решилась принять, побоявшись попасться на глаза своей матушке в столь неприкрыто чувственном виде.
Лике нравился романтизм её возлюбленного. Можно сказать, за него она Жеку и полюбила. Ей нужен был не просто любящий мужчина - она рассчитывала на галантного кавалера, на изысканного ухажёра, на героя-рыцаря, готового прыгнуть ради неё в огонь, победить чудовище или свернуть гору, на вдохновлённого творца, готового воспевать свою музу круглосуточно и без выходных. Лика частенько говорила, что ощущает себя не в своём времени, что чувствовала бы себя на месте в девятнадцатом веке, среди кружевной, расшитой золотом аристократии и расписанной чернилами творческой интеллигенции. Она тоже читала Жеке свои стихи, некоторые даже посвящала ему, слала ему в контакт бесчисленные репродукции средневековых картин с ангелами, нимфами и полуобнаженными пышнотелыми избранницами любострастных богов, дарила вкладыши Love is и называла его: “Мой Д’Артаньян…”
Если остановиться на этом месте, то роман Лики и Жеки будет идеальным образцом любовной истории, о которой мечтают не меньше половины женщин и, возможно, мужчин тоже. Но для полноты картины в этой чашке кофе не хватает бочки дёгтя, чтобы знойный напиток был достаточно чёрным.
Три месяца назад, седьмого марта Жека стоял на трамвайной остановке. Шёл мокрый снег, вечерело. Да что там – весь день с самого утра был похож на пасмурный, снежный рождественский вечер где-нибудь в Чикаго. Казалось, вот-вот из какой-нибудь подворотни выбегут Дафна с саксофоном и Жозефина с простреленным контрабасом, а за ними Тони Гетры со своими головорезами. Но вместо этого подошёл очередной трамвай, опять не с тем номером, который ждал Жека. У окна трамвая сидела она – Лика. Жека ещё не знал, что её так зовут, он увидел её впервые. Увидел и оторопел. Белобрысая, неаккуратные короткие завитушки волос, лицо без этого яркого вульгарного макияжа – совсем без макияжа, слегка мальчишеские черты, неровная кожа на щеках и совершенно девчачьи смеющиеся глаза и улыбка. Маленькая, тонкая, она улыбалась и кивала кому-то, сидящему на другой стороне прохода. В добавок ко всему, на ней была какая-то странная коричневая курточка, как у трудного подростка из бедной семьи. Но Жека, которого всегда бросало в дрожь при виде пустых глянцевых тёлок с накачанными губами и сиськами, увидел в окне трамвая ангела неземной красоты. Увидел, и не раздумывая зашёл в вагон. Едва глянув на её подругу, сидящую через проход, Жека встал напротив Лики и сказал:
- Девушка, простите, я думал, что это не мой трамвай. Но потом увидел вас, и понял, что трамвай тот самый, которого я очень давно жду. Я Женя. А как вас зовут?
Жека смотрел тепло и восхищённо, говорил искренне, заметно волнуясь, не строил из себя развязного уверенного типчика и не видел вокруг абсолютно никого, кроме Лики. И её это тронуло. Неожиданно явив немалое кокетство, она сказала Жеке:
- Что ж, сударь, вы можете найти меня в контакте и позвонить.
- И кого же мне искать?
- В контакте я Анжелика Глоу. Лика.
- Очень приятно, Лика.
- И мне очень приятно, сударь… Женя. А сейчас поторопитесь – на следующей остановке трамвай повернёт, и вы уедете не туда. Вас же наверно ждут…
И Лика сделала ещё одну неожиданную вещь: подобно светской барышне девятнадцатого века, она протянула Жеке руку для галантного поцелуя. Совершенно неожиданно для себя Жека подыграл. Не сводя с ангела глаз, он поцеловал её тонкие пальчики и, сказав: «Я найду!», вышел на следующей остановке из тихо очумевшего вагона. Вечером Жека нашёл и позвонил. А на следующий день они встретились.
Первый весенний гром грянул через пару дней, после головокружительного романтичного свидания, начавшегося в «Галерее в темноте», а закончившегося у Жеки дома. Окрылённый таким неожиданно стремительным и счастливым развитием их взаимной любви, Жека слишком быстро почувствовал свободу в общении с Ликой, и на какое-то из её сообщений легкомысленно ответил: «Давай!» И вот тут-то началось.
( Давать вам, сударь, другие будут! А со мной так разговаривать нельзя! Прощайте! Вам слишком легко все досталось. Это моя ошибка. )
Жека опешил. Он не ожидал такой резкой перемены в разговоре.
( Лика, любовь моя, я же просто согласился с твоим предложением… Ну прости меня, пожалуйста. )
( Просто. )
( Вот именно, всё слишком просто для Вас. Вы наверно привыкли общаться с простыми девушками. А я не простая. Я хочу видеть глубину чувств. )
( Но Вам это не нужно. )
( Вы хотите просто и давай. )
( Зачем стараться? )
( Давай! )
( Летите, сударь. )
( Я тоже улетаю. )
«О, Боже…», - подумал обескураженный Жека. Но он успел настолько влюбиться в это ангельское создание, что раздумывать и отступать уже просто не мог. Следующие два дня были посвящены почти не прекращающейся смс-переписке, трёхчасовым ночным разговорам по телефону, откровениям на тему значения слов и поступков, взаимным клятвам в любви, стихам и разговорам о смыслах. В эти два дня Жека открыл в Лике не только чрезвычайно ранимую, щепетильную в общении барышню, но и невероятно глубокую личность, имевшую свои зрелые суждения о мире, о боге, об искусстве, о явном и потустороннем. Глубина личности возлюбленной затмила всё остальное, и на вторую ночь после внезапной бури, засыпая с телефоном в руке, совершенно обессиленный, Жека уже думал, что с Ликой ему невероятно повезло.
Страстная, романтичная погода в краю пурпурных закатов, нежно-розовых восходов и усыпанных звёздными алмазами ночей продержалась после первой грозы целую неделю. А на следующие выходные, когда Лика поехала к своей бабушке в Первоуральск, Жека умудрился два часа кряду не посылать своей Богине смс. Автобус Лики за это время успел сломаться, Лика успела доехала до бабушки на следующем, которого прождала на трассе вместе с другими пассажирами около часа, и тут Жека начал узнавать очень много нового об отношениях, о совместной жизни, о равнодушии и эгоизме, а также о том, сколько нужно времени на то, чтобы преданная забвению любовь сгинула в небытие на трассе между городами. Сказанных и написанных в последующие три дня слов хватило бы на небольшой роман, пролитых слёз – на новую линию изысканного парфюма для любителей самоистязания. А терпения Жеки хватило ещё на большее.
Всю весну бури, грозы, штормы и ураганы не только не прекращались, а становились всё сильнее и начинались всё более неожиданно. Потом так же внезапно ураганные ливни слёз и каменные обвалы упрёков и укоров сменялись потоками лавы, страсти и нежности, тоннами сердечек и смайликов, музыкой в контакте, походами в кино, на природу, прогулками при луне и ночами при свечах. Для Лики любовь означала эмоции, страсти, слёзы по разлуке с ней и шедевры преклонения, созданные в её честь. Поэтому в любой момент Жека мог оказаться недостаточно эмоциональным на её вкус, и этого вполне хватало для очередного катаклизма. Или Жека мог купить цветы не тогда, когда это точно было нужно, и нарваться на вопрос: «Неужели так сложно подарить любимой девушке цветок?» В такой ситуации выбор, купить уже или не купить цветок любимой девушке, равнялся выбору между позором и оскорблением – правильного решения не существовало. Днём на работе Жека даже переставал понимать, скучает он по Лике или отдыхает от неё. Что в свою очередь вызывало негодование его любимой: «За весь день два коротких сообщения. Кто я для тебя? Ответь честно сам себе.» «Но любимая, я в офисе, там дела, а ещё у меня бывают уроки – я не могу переписываться во время урока», оправдывался Жека. И большинство его оправданий всегда натыкалось на один железный аргумент: «Если я для тебя что-то значу, то найдётся и время, и возможности, и способы». А в промежутках между этими экзекуциями продолжались и страстные ночи, и глубокие философские разговоры, и нежные подарки друг другу, и ночные прогулки, и стихи… И почти каждый вечер после работы Жека ехал встречать свою любовь у её дома.
И вот, спустя три месяца после знакомства, Жека стоял с цветами у её подъезда и ждал. Уже полтора часа. Это тянуло на абсолютный рекорд. Если бы это было просто ожиданием возлюбленной, то всё бы ничего – любимую можно и дольше подождать. Но это же были полтора часа страстной разборки посредством едких и обидных для Жеки смс. Он как обычно пропустил тот момент, когда в очередной раз что-то сделал не так. Букет в его руках теперь выглядел нелепым извинением, а сам Жека походил на отвергнутого, безнадёжно влюблённого ухажёра, мозолящего глаза сгорающим от финского стыда соседям. Наконец, получив очередное «Прощайте. Я улетаю. Улетаю к тем, кому я буду действительно нужна», Жека взбунтовался. Впервые за три месяца. Он подумал: «Почему?! Почему я позволяю ей так со мной обращаться? Я ни в чем не виноват перед ней! Я… Да я же… Всё, хватит! Прощайте, барышня!» Жека устроил цветы в переплетении ветвей – так, чтобы, выйдя из двери подъезда, букет можно было сразу увидеть. Затем он выключил телефон. Совсем. Никогда прежде он так не поступал. А сейчас выключил. И отправился пешком гулять. На душе вдруг стало легко. Он стал подумывать, куда бы пойти: «К друзьям? Или домой? Или ещё куда-нибудь? В клуб? А может в кругосветное путешествие? Да куда угодно – главное, больше не с ней.» А ноги, между тем, водили его по улицами, по которым Жека и Лика гуляли, слушая её любимые песни, держась за руки, обнимаясь, целуясь, философствуя, сбегая внезапно во тьму дворов в поисках укромного уголка. Да и не мудрено – они по всем улицам центра успели погулять. Вдруг Жека словно наяву увидел, как Лика выйдет – ведь точно выйдет – увидит букет, а её Д’Артаньяна у подъезда не будет. Что-то сжалось внутри. С этим чем-то сжавшимся у самого сердца Жека прошёл пару кварталов, а потом понял, что будет делать дальше.
Лика вышла разодетая, надушенная, готовая к ухаживаниям своего Д’Артаньяна. Жени у подъезда не было. Зато на дереве был пурпурный розовый букет. Лика сначала решила подождать. Сейчас он появится. Жека не появлялся. Лика взяла букет – она не сомневалась, что он предназначался именно ей – и пошла с ним обратно домой. Поставила букет в вазу, полюбовалась и снова спустилась вниз. Жеки по-прежнему не было. Лика послала смс: «Женя, ты где?» Ответа не последовало. Она позвонила, и наткнувшись на «телефон абонента выключен или…», рассвирепела. «Ну, ну, сударь. Высоко же вы меня цените, - накручивала Лика. - Что же я, по-вашему, зря разоделась и надушилась?» «А вдруг и правда не зря? Может встречу галантного мужчину, способного подарить женщине цветы и внимание…» И она решительно отправилась гулять пешком по вечернему городу. Город же решительно преобразился. Притом, не в лучшую сторону. Одиночество ему не шло. Вот здесь, на этой скамейке кого-то не хватало. Вот там, у входа в дендрарий совершенно немыслимо было стоять в одиночку, ведь именно там они впервые стояли вдвоём. Здесь во дворе карусель и «Спасите меня, мой герой!» А вон там на реке утки, «Ночь музеев» и лаваш… Да вся её улица – она же улица Восьмого марта. А восьмого марта было их первое свидание. Но для свидания нужны двое. И для восьмого марта тоже. А вот она села на трамвай, и трамвай повернул не на ту улицу. Они однажды тоже сели не на тот трамвай, и он повернул туда же – туда же не туда. Там была остановка, а на ней огромный плакат со страстным поцелуем. Вот и остановка. Лика вышла. Вот и поцелуй. Но кого-то не хватало. Для поцелуя требуются двое, а не один. Не одна. Одна. Как странно… Что же она теперь, одна? «Нет, я не одна, у меня есть мой Д’Артаньян, мой Женя. Женечка, прости меня! Я же… Ну ты понимаешь. Ты же меня всегда понимаешь…» Что-то сжалось у Лики внутри. И с этим чем-то, сиротливо сжавшимся возле сердца, Лика побежала.
Телефон Жека включать не стал. Он так же пешком, прибавив шагу, отправился домой. По дороге зашёл в магазин за вкусняшками и в «Суши-Шоп» за огромным сетом из роллов. В киоске на остановке Жека купил новый букет роз. Приподнятое лёгкое настроение не пропадало. Сжавшийся комочек в груди перестал дрожать, свернулся поудобнее и улёгся где-то рядом с сердцем. Дома Жека поставил в вазу букет, убрал в холодильник роллы, а остальные вкусняшки стал красиво сервировать на уютном кухонном столе. Сидя за этим столом, они с Ликой посмотрели столько душевных фильмов, о которых Жека раньше даже не слышал. За три месяца можно было пересчитать по пальцам, сколько раз они включали электрический свет. Практически все вечера и ночи у Жеки дома они с Ликой проводили при свечах – свечи в ванной, свечи на кухне, свечи в спальне… То тут, то там, словно свидетельства их страсти, можно было увидеть сливочно-белые капли воска – на кухонном столе, на полу, на ковре, на подоконнике, у кровати, на умывальнике и на краю ванны... Зажжённые свечи были чем-то общим, сокровенным, известным только им. Жека выключил на кухне свет, зажёг свечу и поставил её за шторку на подоконник. «Это будет испытанием, - решил он. – Как будет, так и будет. Придёт – будем вместе. Не придёт... Значит не будем.» Не зная, что теперь делать, Жека пошёл в спальню и в темноте сел на стул у окна, чтобы видеть, как Лика будет идти по двору. В прихожей раздался кроткий, тихий стук в дверь…»
* * *
Время подходило к ужину, и народу в кафе «Вилка-Ложка» изрядно прибавилось. Свободных мест почти не оставалось.
- Молодой человек, можно здесь сесть?
Евгений оторвал взгляд от экрана ноутбука и вежливо ответил:
- Да, конечно, - и уже не смог вернуться к тексту на экране.
Он продолжал растерянно смотреть на девушку с подносом, которая попросила у него разрешения сесть за столик. Она поймала его взгляд:
- Ой, я похоже всё-таки вам помешаю. Пойду…
- Нет, нет, что вы. Вы не помешаете, - поспешил успокоить её Евгений. – Просто я удивлён.
- Удивлены?
Девушка уже поставила поднос на стол и села на диван напротив Евгения.
- Удивлён, что именно вы сели за мой столик.
- И что во мне такого удивительного? – она была немного смущена, и в то же время улыбалась такому повороту.
- Удивительно, потому что как раз сейчас я сижу здесь и пишу про вас рассказ.
Она удивилась ещё больше. Даже не удержалась и тихо мелодично рассмеялась.
- Как так может быть?
Потом, будто догадалась о чём-то:
- Ах вы котяра. Ловко вы с девушками заигрываете. Рассказ! Надо же, придумали…
- Подождите. Но это правда. Да, мы не знакомы. Но я вас уже видел. Это точно были вы, я вас очень хорошо запомнил.
Да, это была она: та самая девушка из трамвая, шедшего не в ту сторону. Маленькая, тонкая, белобрысая, неаккуратные короткие кудряшки, неровная кожа на щеках, слегка мальчишеские черты, но совершенно девчачьи смеющиеся глаза и улыбка. И полное отсутствие кричащего вульгарного макияжа. Евгений уже второй день думал о ней. Если бы его тогда не ждали пятнадцать учеников, он бы не раздумывая зашёл в тот вагон.
- Вы сидели в трамвае. Два дня назад. Я стоял на остановке и увидел вас в окне. Это было вон там, - Евгений показал в окно, - на остановке Бажова. В шесть вечера, в начале седьмого. Это был не мой трамвай, кажется, четвёрка. Я увидел вас, и вы меня так очаровали, что я уже второй день вас вспоминаю. Вот, даже рассказ решил написать. Хоть я и не писатель вовсе. Если бы меня тогда не ждали ученики, я бы не раздумывая зашёл в вагон и попытался с вами познакомиться.
Пока Евгений всё это рассказывал, он не отрываясь смотрел в её глаза, а она – в его, и её взгляд становился всё серьёзнее и глубже, и Евгению казалось, что он проваливается в мягкую тёплую пропасть неизвестности. Это было страшно, как когда-то первый в жизни поцелуй, но это падение невозможно было остановить. Единственное, что можно было сделать – трепетно и бережно взять её изящные пальчики в свою руку, чтобы не потерять друг друга в этой неизведанной глубине. Больше никогда.