Меня подарили тёте Марте в день её пятидесятилетия. Надо мной потрудились на керамической фабрике: у меня был нарочито курносый носик, увесистая ручка, и простоватая солидная крышка. Я бы эмалирован, но цвет эмали мне выбрали такой, чтобы я всё равно походил цветом на простую вещь из обожжённой глины.
В общем, для подарка на юбилей я был очень даже ничего. Меня можно было поставить на полочку на видное место, чтобы я украшал интерьер, но я был крайне неудачным выбором при использовании меня по прямому назначению. Чай во мне заваривали всего пару раз - один раз на день рождения внучки тёти Марты, и один раз на рождество. Других поводов заварить разом полтора литра заварки не было. И оба раза результат от заваривания чая разочаровывал лавочных обитателей. Видя мою необычность, люди ожидали, что и чай я им буду выдавать эксклюзивно-особенный. А их ждал тот же чай, который они пили много лет до этого.
Так что с годами интерес ко мне угас. Перестали находиться желающие протереть с меня пыль, и в один из дней меня убрали на дальний угол полки в антресоли.
В темноте и безмолвии я прожил половину своей жизни. И снова я увидел свет лишь тогда, когда хозяева стали собирать вещи, покидая эту лавку, в которой проработали несколько поколений предков нынешних хозяев.
Я был крайне рад снова оказаться в обществе. Но разговор хозяев насчёт моей судьбы вверг меня в уныние:
- Ты что, хочешь забрать его?!
- Да, а что?
- Оставь его, он неудобный. Мы всё равно не будем заваривать в нём чай. Он нелепый и при этом занимает столько места.
Так я остался в одиночестве посередине стола. Было грустно, ведь рядом не было ни одной кружечки и ни одного блюдца, кому я мог бы помахать своим носиком или побряцать крышкой. У меня была мечта позвать кого-нибудь на танец, но нет никакой надежды, что она когда-нибудь исполнится.