Я бежал за Аннушкой и пытался её догнать. Казалось, прошла целая вечность. В груди саднило, тряслись ноги и мелко дрожали руки. Каждый вдох отдавался тупой болью. Мне так и не удалось смириться с тем, что она ушла.
***
— Подожди меня! — на звук моего голоса она, наконец, остановилась, развернулась и нахмурила светлые бровки.
— Ты кто такой? — спросила она, уперев руки в бока.
— Я Толик. Давай дружить?
— Папа говорит, что не с каждым дружить можно.
— У него имя Анатолий, а я Толик. Так что со мной можно играть. Ты ведь играешь со своим папой?
— Ты, что дурак? Конечно, играю, мама-то у меня умерла. Больше не с кем. — после этих слов тонкие плечи Аннушки поникли.
Я хотел погладить её по белокурой макушке, приободрить, сказать, что буду другом ей навсегда, но не успел. Унывать было не по характеру Аннушки.
— А пойдём искать щенка. — и, не дожидаясь моего ответа, она развернулась и быстро зашагала в соседний двор.
— Зачем мы его ищем? — спросил я, когда мы заглянули за очередной куст.
— Тётя сказала, что если я ей помогу, то она купит мне большой, красивый леденец. — Аннушка, улыбаясь беззубой улыбкой, развела руки в стороны, показывая размер той самой конфеты.
— Твой папа тебе купит, и для этого не нужно ничего искать.
— Толик, ну ты чего? Я же говорю, мама умерла. А папа… он грустит. А когда мы найдём щенка, я подарю вкусняшку папочке и тогда он больше никогда не будет грустным.
На душе сделалось странно. Я точно знал, что Аннушке нужно помочь.
— Ну тогда давай посмотрим ещё. — и мы принялись заглядывать повсюду. Под скамейки и в разные кусты. Осмотрели все водосточные трубы, урны и даже по всем открытым подъездам прошлись. Но пушистик пропал бесследно.
— Смотри, ошейник! — Аннушка указала куда-то за гаражи.
— Аннушка, не нужно туда идти. — я вцепился в её руки и стал упираться ногами. На улице уже становилось темно и отпускать свою белокурую подругу в сторону мрачных гаражей не хотелось.
— Пусти, всё равно пойду. Мне нужен леденец!
— Аннушка, пожалуйста, не нужно. — я почувствовал, как по щекам потекли мокрые слёзы.
— Ты хочешь забрать вкусняшку себе, поэтому меня не пускашь? Но я с тобой поделюсь. Правда-правда. — и она с новой силой попыталась выдернуть свою маленькую руку.
— Нет, просто не нужно туда ходить. Там опасно. — мне было страшно, по-настоящему. Так, страшно, что в животе крутило, губы тряслись, а глаза плакали. Но Аннушке было всё нипочём. Когда она высвободилась одним рывком, то встала, уперев руки в бока и наставительно, совсем по-взрослому сказала:
— Папа говорит, что людям нужно помогать. Тётя точно расстроится, если не найдёт своего пушистика.
— Дурак твой папка! — сам не понимаю, почему начал кричать. Я злился на Анатолия, как на самого себя. — Он дурак, дурак…
И пока я сидел на земле и плакал, обнимая колени руками вернулась Аннушка.
— Держи и больше никогда не грусти! — избитый ребёнок с синяками и кровоподтёками улыбался мне беззубой улыбкой и протягивал большой, красивый леденец. — Папа, пойдём играть! — Аннушка развернулась и сломанной куклой захромала прочь в ночную пустоту.
***
Реальность возвращалась ко мне нечасто, но я ненавидел эти моменты. Осознание, что после смерти жены я не смог уберечь дочь — душило, раздирало внутренности.
Мне больше нравилось там… продолжать играть с Аннушкой.