Итак, она звалась Татьяна…
Я тогда только принял сан в небольшом приходе на краю Петербурга. Прихожане были из рабочих, простых служащих, потому я был очень удивлён, когда за мной на дорогой карете приехал слуга знатного господина.
– Супружница его помирает, вот послали-с за вами. Её воля была исповедаться батюшке с окраины. Поторопитесь, нехороша она, как бы успеть.
В богатом особняке в центре Петербурга меня встретил хозяин – старик лет пятидесяти. Выправка выдавала в нем бывшего военного. Однако сейчас его спина согнулась, и весь он был тёмен и печален.
– Уж и не знаю, что случилось с голубушкой моей. Слегла в одночасье, и доктора руками разводят, не могут хворь найти, а она тает с каждым днем, словно свечка сгорает. Господь милосердный, сжалься, оставь её с нами, ведь детушки совсем маленькие ещё. Может, исповедь ей всё же поможет, успокоит душу и даст телу сил.
Старик отвернулся, но я успел заметить, как блестят его глаза от сдерживаемых слез.
Войдя к умирающей, я еле разглядел среди подушек маленькое бледное личико.
– Исповедуйте меня, батюшка, и отпустите тяжкие грехи мои до того, как предстану я пред Господом нашим, - начала она слабым голосом, когда мы остались наедине.
– Меня зовут Татьяна, урожденная Ларина. Ныне замужем за генералом Н., с коим венчалась десять лет назад. Любимая жена и мать троих сыновей. Я была уважаема в свете как целомудренная женщина, отвергнувшая ухаживания ни одного волокиты. Именно поэтому то, что произошло, так противоречит всей моей жизни.
Сейчас уже и не верится, что с последней нашей встречи с О. прошло семь лет. После объяснения со мной мы больше не виделись. Из светских сплетен я узнала, что он уехал из России. Время от времени доходили слухи, что от него были вести из Индии и даже Китая. Но мне было не до них.
Родился старший сын, за ним средний, а год назад и младшенький. Муж был рад безмерно, он уж и не чаял стать отцом, а тут за пять лет сразу трое. Он решил купить дом побольше для разросшегося семейства. И кроме материнских забот на меня легли хлопоты по обустройству нового семейного гнезда.
Все страсти в душе улеглись, я изредка со светлой печалью вспоминала свою первую любовь и первое разочарование и о том, как он воспылал ко мне чувствами, когда мы встретились вновь. И я была рада, что тогда не поддалась порыву сердца, выбрав верность мужу. Я нашла свое семейное счастье. Тихое, спокойное, уютное.
И вдруг по весне в опере я вижу Его. Он подошел поздороваться с супругом, поцеловал мне руку. Сказал, что только на днях вернулся с Тибета.
Он был один, без дамы. И как же он был прекрасен! Все та же стать и элегантность, но задумчивый взор устремлен как-будто во внутрь. Словно он познал суть бытия. Да и внешне он изменился: возмужал, на висках седина, в уголках глаз морщинки, кожа огрубела от странствий. И всё это придавало ему ещё больше шарма.
Сердце моё затрепетало, когда он взглянул на меня. Сколько горечи и надежды было в его мимолетном взгляде! Иль мне это почудилось, потому как я все свои силы призвала, чтобы не выдать крайнего волнения.
"О, Боже, дай мне крепости духа, чтоб сохранить самообладание!" – безмолвно молилась я. Всю оперу я сидела, обуреваемая нахлынувшими чувствами. Смешались юношеская привязанность, любовь молодой особы и страсть зрелой женщины. Пользуясь темнотой зала, я то и дело направляла бинокль в его сторону. И каждый раз ловила его взгляд. Он, не таясь, смотрел на нашу ложу.
После финальных оваций я, сославшись на плохое самочувствие, сказала мужу, что не поеду на приём к Р.
– Голубушка, уж не заболела ли ты? Вон как бледна, щёки горят, а ладони ледяные. Ох, зря не надела нынче шубу, холодно ещё вечерами, вот, поди, и настудилась. Давай поеду с тобой.
Милый мой заботливый муж, как хорошо, что людям не дано читать чужие мысли и ты не ведаешь, о чём думает твоя жена.
– Спасибо, мой друг, я не хочу тебя обременять. Ты планировал там обсудить важные дела, так что езжай. Я доберусь, выпью чаю с малиной и лягу пораньше, не волнуйся, – вымолвила я, вспыхнув ещё больше от собственной лживости.
Всю ночь я металась, то проваливаясь в сон, то пробуждаясь в поту. Напрасно я себя убеждала, что всё это наваждение и утром оно рассеется, как туман в солнечный день. Напрасно говорила себе, что справлюсь со своими чувствами, как тогда, семь лет назад, тем более теперь наш брак укреплен детьми. Напрасно я пыталась очернить О. в своих глазах, чтобы возненавидеть его. Всё было напрасно.
Наутро, невыспавшаяся, бледная, заплаканная, я не знала, как показаться на глаза мужу. Прибежали дети, нянька принесла младшенького, и сердце рядом с ними успокоилось, душа утешилась их возней, милыми ласками и играми. Я уверилась, что справлюсь.
А к обеду он прислал письмо. С волнением я открыла конверт, узнавая его порывистый почерк. Он писал, что сердце его навеки принадлежит мне. Что в своих странствиях он представлял меня рядом с собой, и в самые сложные моменты любовь ко мне заставляла его двигаться вперёд, а радостные мгновения делала ещё светлее и полнее. Он тешил себя надеждой, что однажды время победит чувства, но, увидев меня вчера, понял, что оно не властно над тем, чему имя "вечность". И он покорно просит меня о встрече наедине.
Я читала его письмо, и с каждой строчкой сердце стучало все быстрее. Он меня любит! Любит! Всё ещё любит! И так же сильно, как я его.
Мне хотелось петь и танцевать, плакать и смеяться одновременно. Я схватила старшего сына и начала с ним кружиться по гостиной.
Но потом я увидела его глаза, такие же точно, как у мужа. Словно бы сам Н. посмотрел на меня. И сердце сжалось.
Я не могу предать того, кто был так добр и заботлив ко мне, кто так любит меня. Не могу нарушить клятву, данную перед Богом и людьми. Не могу всё бросить, позабыв своего мужа и сыновей.
"Боже, что мне делать? Я не хочу предавать свою выстраданную любовь. И я не могу предать близких мне людей."
До вечера я была сама не своя. И всё же решилась на встречу с О.
Мы увиделись. Он бросился на колени предо мной и целовал, целовал мои руки. Он говорил, что я богиня его сердца. Он молил остаться с ним, подарить хотя бы один поцелуй. Он просил меня полюбить его вновь, как тогда, когда я была наивной семнадцатилетней девочкой.
Я старалась сохранять хладнокровие, казаться строгой и неприступной. Я пришла сказать, что мы никогда не будем вместе. Я была уверена, что смогу держать ситуацию под контролем, но…
Но я не выдержала. Наклонилась и в слезах поцеловала его губы. Страсть обуяла мой разум. Я не помню, как я оказалась в его объятьях, как все случилось между нами, так это было сладко и естественно. И горько. Потому что я переступила черту и никогда уже не стану прежней.
Вернувшись домой, я сказалась больной и закрылась в своих покоях, чтоб якобы не заразить домашних. На самом деле мне было стыдно смотреть на них.
Совесть сгрызала меня. Я не могла ни спать, ни есть. Несколько дней я была сама не своя, сторонясь мужа и детей. Я плакала, кляня тот день, когда он приехал в наше имение десять лет назад. Я ненавидела себя за то, что полюбила его. И продолжала любить его. Ещё больше, чем раньше. Я не могла простить себе свою слабость, погубившую всю мою жизнь.
О. слал мне письма, но я, не читая, сжигала их. Он приехал, просил его принять, но я велела сказать, что я уехала в наше имение.
Муж не знал, что и думать, переживал, привозил докторов. А я не могла смотреть ему в глаза. Он не заслужил этого.
Я все чаще думала, какой позор падёт на его голову, если всплывёт мой грех. Нет! Уж лучше умереть.
Потом началась горячка. Не знаю, сколько дней и ночей я металась в беспамятстве. Но вот вчера пришла в себя. Я чувствую, что ухожу. Это моя расплата за то, что я согрешила, за мою запретную любовь, за нарушенную супружескую клятву. Я рада, что могу исповедаться перед уходом.
Я слушал её рассказ. Она говорила с трудом, казалось, голос угасает вместе с ней. Я видел обессиленное тело, в котором сложно было узнать когда-то красивую молодую женщину. Я отпустил ей грехи. Она вздохнула с облегчением и улыбнулась. Просила позвать мужа и детей.
Я был рад, что душа её успокоилась, и в мыслях горячо молился за то, чтоб Господь смилостивился над заблудшей душой. Сколько я видел тех, кто на её месте и не подумал бы совеститься, кто чуть ли не в открытую блудил, изменяя мужу или жене. А эта кроткая чистая душа сама себя сгубила, оступившись лишь однажды.
Казалось, рядом с детьми и мужем жизнь стала возвращаться к ней, она приподнялась, улыбалась, лаская своих малышей.
Уходя, я, было, уверился, что смерть оставила этот дом до поры. Но на следующий день я узнал, что ночью её не стало.